Небольшая вечерне-ночная уютно-чайная писанина.

— Ох, какой ужас! — Она падает в скрипучее кресло и, поморщившись, носком одного ботинка стягивает с пятки другой. Сначала один, а потом второй, и отбрасывает оба так, что они разлетаются в разные стороны, с грохотом прокатываясь по полу.
— Устала. — В конце концов с улыбкой вздыхает она, и смотрит на него.
А он сидит на диване, подсунув под голову маленькую оранжевую подушку, и смотрит в белый потолок. Ему редко бывает так хорошо. Так спокойно и тихо в душе, так легко дышать и думать. Всё-таки спокойствие дорогого стоит. Он лезет рукой в карман, где давно припасена помятая пачка крепких сигарет и зажигалка.
читать дальше— Я покурю? — Спрашивает он. Она кивает.
На данный момент ей безразличен запах табачного дыма. Она самозабвенно шевелит пальцами ног, и это доставляет ей такое удивительное и неожиданное удовольствие, что хочется предаваться ему вечно. Её ботинки были очень тесными и твёрдыми.
Она давно не смотрела на себя в зеркало. Да и не хотелось, потому что стекло покажет ей, каково истинное положение дел. А она это и так прекрасно знает. Впервые за последние три дня у неё не болит голова, да что там… у неё впервые вообще ничего не болит, ну, разве что мизинец на правой ноге.
Он спокойно, с удовольствием курит слегка помятую сигарету. В последнее время он сильно похудел и с каждой новой затяжкой всё более укрепляется в намерении наверстать упущенное. И, наконец, начать почаще гулять на свежем воздухе, снова бросить курить, и заняться здоровьем. Он потёр подбородок ладонью и с удивлением обнаружил, что сильно оброс, а потом вспомнил, что брился в последний раз больше двух недель назад. Это было большим упущением.
— Я бы перекусила. — Потягиваясь, заявляет она.
— А у нас разве есть, что перекусить? — Оживляется он, и тушит сигарету в пепельнице.
— Нет. — Выдыхает она, и сразу становится унылой и жалкой.
Он морщится, потом улыбается, вспомнив, сколько раз уже видел её такой — скуксившейся, расстроенной и угрюмой. Но этому её состоянию предшествовали гораздо более серьёзные обстоятельства, а уж еда того явно не стоит.
— Есть чай, сахар. Печенье, кажется. — Спешит успокоить он. — Есть круглосуточный магазин за углом…
— Никаких магазинов! — Она решительно встаёт, опираясь на подлокотники кресла, и сразу же потягивается, привставая на цыпочки и поскуливая. — До утра протянем и на печеньках.
Проходя мимо, она взлохмачивает ему волосы рукой, заставляя втянуть голову в плечи. Хотя он ничего не имеет против, пожалуй, ему даже приятно. Он смотрит ей вслед. Она не любит ходить босиком, поэтому ступает по полу неловко и её походка сейчас далека от идеальной. Её фланелевая клетчатая рубашка аккуратно заштопана на локтях, хотя на самом-то деле она не очень любит шить.
— Носки. — Задумчиво произносит он.
— Какие нахрен носки? — Громко спрашивает она из кухни. У неё хороший слух.
Он встаёт и тоже идёт в кухню, где она уже наливает в чайник воду из-под крана.
— Ты не знаешь, где у нас шерстяные носки? — он щурится и чешет затылок.
— Знаю, но тебе не скажу. Ставь чайник, а я пойду искать носки.
Он выразительно фыркает, и чиркает спичкой. В кухне почти темно — тёплый неяркий жёлто-оранжевый свет льётся из-за полок и шкафчиков с посудой и припасами. В окно ничего не видно, только его небритое отражение в нелепой крапчатой кофте движется туда-сюда. И где-то за оконным стеклом на заснеженной улице заливается сигнализация чьего-то потревоженного авто.
Возвращается она действительно с носками. А на ногах у неё тапки. Хотя это его тапки и на её небольших ступнях они смотрятся крайне забавно.
— Пожалуйте. — Она бросает ему белые вязаные носки.
— Благодарю. — Он немедленно натягивает их на ноги и сразу чувствует приятное чуть колкое тепло.
Он подпирает голову рукой, упираясь локтем в стол, и улыбается. Ему хорошо. Она тем временем хлопает дверцами шкафчиков, и за каждой дверцей её поджидает новый запах: корицы и кардамона, перца и гвоздики, муки и гречневой крупы…
— Макароны? — Вопрошает она почти риторически, не оборачиваясь в его сторону.
— Нельзя жрать на ночь. — Строго заявляет он.
— Ладно. — Она захлопывает дверцу и тут же вздрагивает оттого, что вскипевший чайник заливается громким свистом. Резкие звуки её немного пугают.
Он поднимается из-за стола, берёт её за плечи и усаживает на стул. Открывает дверцу, из-за которой пахнет чаем, и долго стоит в раздумье, глядя на пёстрые железные банки. Потом решительно достаёт одну из них, и быстро заваривает ароматный чай с запахом шоколада в белом фарфоровом чайнике.
— Люблю этот чай. — Вздыхает она, укладывая голову на скрещенные руки.
— Мне тоже нравится. — Кивает он, ставя чайник в центре стола, вместе с вазочкой с песочным печеньем.
Он некоторое время, как и она, хлопает дверцами шкафчиков в поисках сахара и, найдя банку с ним, также выставляет её на стол. Разливает чай по большим чашкам. На его чашке нарисован толстый рыжий кот, а на её — пятнистая коричневая корова. Себе он кладёт две полных ложки сахара с горкой, а ей одну без горки и ещё половину. Хотя мог положить одну с горкой. Но, как и она привык лезть ложкой в сахарницу дважды.
— Маладца. — Щурится она, и начинает мешать чай ложечкой, слегка постукивая по стенкам чашки. — Жахнем.
Она поднимает чашку, и вытягивает руку, призывая его чокнуться.
— Жахнем. — Он аккуратно стукает её чашку своей, чтобы не расплескать чай.
— Завтра будем квасить. — Уверенно заявляет она. — Ох, ну как хорошо…
Она уже успела отхлебнуть шоколадного чая и погрузиться в ещё большую благость. Ему лень выражать согласие даже кивком, но тем не менее он согласен всецело, несомненно и безоговорочно, он ест твёрдое но рассыпчатое печенье и оно крошится у него в руках и во рту, усеивает крошками стол и колени.
С чаем покончено, печенье оставлено на столе, а чашки с ложками свалены в раковину. В окне на четвёртом этаже гаснет свет, и время останавливается до утра.